№ 4 (23 января)
Чтобы не расстраивать свадьбы!
(Полная электронная версия: официальный сайт газеты)
Родоведа Альбину Николаевну Кожину знают как специалиста родословных жителей из Алеура, Гаура, Утана и других сёл Забайкальского края… Разными путями её находят потомки первых поселенцев этих деревень, расселившиеся от Калининграда до Петропавловска-Камчатского. Один звонок Альбине Николаевне, и в ваших руках собственное генеалогическое древо, из которого можно узнать о своих прапрапрадедушках и бабушках, какими были их имена, а если повезёт, как сложилась их судьба.
А ведь на составление этих многочисленных веток самых разных семей у родоведа ушли годы. Тысячи документов были просмотрены в архивах – Читинском, Хабаровском. Был случай, когда Альбина Николаевна делала это даже под присмотром охраны.
– А почему?
– Это был архив ФСБ. За моей спиной стояла женщина с оружием и следила, как бы я не заглянула, куда не следует. Мои поиски зашли в тупик: след ста семей терялся в годы репрессий. Вот мне и понадобились эти архивы. Меня не допустили бы к ним, но я была членом ПИРО – Приамурского историко-родоведческого общества, и с рекомендацией его руководителя мне разрешили посмотреть эти бумаги. Так были найдены сведения о 69 семьях.
Все родовые ветки Альбина Николаевна начала строить от предков своего мужа – Кожина Александра Дмитриевича… Родоведение стало увлечением на всю жизнь. Это в папу, он тоже любил исследовать материалы по истории языков, составлял учебники русского и родного языка для мордовских школ.
Первое древо, вернее, деревце моя собеседница составила в 1972 году. «В один прекрасный день, – вспоминает Альбина Николаевна в одной из своих книг, – к моей свекрови Ксении Павловне, жившей в селе Алеур, пришли очень взволнованные женщины. Они сообщили, что в их родне намечается свадьба. Но им кажется, что молодые – родня друг другу. Свекровь руками всплеснула: «Конечно, родня» и начала объяснять – как. Оказалось, что жених – троюродный брат отцу невесты. Ради здоровья будущих детей эта свадьба не состоялась. А когда гости ушли, я спросила у Ксении Павловны, кем нам, Кожиным, приходятся эти женщины. Она стала рассказывать, а я схематически чертила родственные связи. В итоге получилось маленькое деревце. Это была первая родословная, которую я составила».
Оказалось, что в небольшом селе все так или иначе друг другу родня. Потом Альбина Николаевна, которая имела особый талант писать легко и доходчиво, начала записывать рассказы женщин о своих земляках, односельчанах на деревенских посиделках. Колесо прялок крутилось-вертелось, и за работой разговоры не кончались. Хохотали до колик в животе, когда вспоминали прозвища односельчан – меткие, не в бровь, а в глаз. Однажды на таких посиделках она записала 65 прозвищ алеурцев! У одних, например, было прозвище Комолые. А почему? Больно форма черепа была схожа с черепом комолой, т.е. безрогой коровы. Этот наследственный отличительный признак передавался из поколения в поколение, пока не разбавили род чужие гены. Неслучайно строго настрого соблюдалось правило для православных – не жениться на троюродных родственниках (в католической церкви разрешалось жениться и двоюродным).
За годы увлечённой работы был собран материал на два тома «Истории села Алеур» и две книги «Родословных». Семья Кожиных переезжала с места на место, но папки с родословными не терялись никогда. С помощью детей, внуков и других заинтересованных людей были напечатаны книги с меткой «Самиздат», которые разошлись по свету. Все четыре книги есть и в администрации села Алеур, чьим почётным жителем является Альбина Николаевна. Каждый год она приезжает сюда на могилки родных и обязательно пополняет родословные новыми сведениями. Книги пользуются спросом, как-то, например, сюда нагрянули москвичи с фото и видеотехникой, хотели узнать свои корни. Исследования Альбины Николаевны им очень пригодились.
За эти годы родовед узнала истории не одного десятка семей, ей удалось – самое большее – дойти до 13-го поколения Кожиных и Корякиных. Это два больших рода, от которых происходит её муж, которые обосновались в Забайкалье ещё в XVII веке, а может, и того раньше. Интересно, что самого раннего предка Кожиных – Афоньку Кожина 1629 года рождения – нашла не Альбина Николаевна, а её дочка благодаря оцифрованным материалам РГАДА – Российского государственного архива древних актов. «Это ли не чудо!» – восклицает исследователь родословных и вспоминает, что на одном из заседаний историков, родоведов одна женщина представила древо своей семьи, довольно большое, которое она составила, не выходя из дома, умело пользуясь архивными материалами в сети интернет.
Альбина Николаевна – пенсионерка (в прошлом году отметила юбилей – 80 лет), сведения из интернета ей недоступны, она черпала всю информацию в архивах, пользуясь метрическими книгами и исповедными ведомостями церквей. Об информативности последнего источника ей рассказал другой известный исследователь Забайкалья Геннадий Жеребцов. К определённому празднику священник начинал исповедовать целые семьи, о чём составлялась запись – с именами родителей, детей, указанием возраста. Но в годы советской власти многие эти бумаги вместе с церквями были уничтожены. Документов новой Курлыченской Спасской церкви не оказалось за 47 лет (в период 1830–1922 гг.), Алеурской Николаевской – за 34 года (в период 1863–1922 гг.). А потом Читинский архив закрыл доступ к материалам XVII–XVIII веков, слишком много желающих стало. Получить сведения стало возможно только из рук архивных работников, которые сами искали требуемую информацию за определённую плату. «Это были лохматые книги на старославянском языке, тогда ещё писали чернилами, изготовленными на саже. Я их даже читать не могла, помогали историки Геннадий Жеребцов, Анатолий Халетский», – с восхищением вспоминает родовед Кожина свою работу с этими фолиантами.
Больше 45 лет эта неуёмная женщина ведёт свои «раскопки», более 350 семей получили из её рук историю своих предков, даже заведена отдельная тетрадь, в которую записываются все обратившиеся. А поискам нет конца и края, как и удивлению – какие были люди, какие были времена! «Только Георгиевских кавалеров у нас 79. Настоящие герои! Это разве не чудо? Это простые крестьяне, не знали, как расписываться, палец ставили, а Отечеству служили по совести, не жалели себя», – говорит Альбина Николаевна.
Не устаёт удивляться, как много раньше рожали детей, и как много их хоронили. Настоящим бедствием были тиф, вши. В городах для избавления от вшей специально строили жарочные камеры…
Возможно, поиски родоведа Кожиной не завели бы её так далеко, но мама мужа, Ксения Павловна Кожина, хотела узнать, из какого села была её бабушка по матери – Анна Афанасьевна Вологдина. «Чтобы найти её предков, пришлось из метрических книг Курлыченской Спасской церкви выписывать Вологдиных, проживавших в Гауре, Курлыче, Адоме и перебравшихся из Адома в Чикичей. К тому времени, когда семья Анны Афанасьевны нашлась, были нарисованы десятки деревьев семей Вологдиных, и я стала вести их дальше, насколько это было возможным. Предков многих семей Вологдиных не удалось установить, так как десятки метрических книг Курлыченской церкви были уничтожены в смутные годы XX века», – пишет в своих воспоминаниях родовед и призывает всех Вологдиных продолжать поиски: «Вы не дадите заглохнуть благому делу и оставите память о себе потомкам».
То же самое можно посоветовать и всем остальным!
Татьяна Михеева
№ 6 (6 февраля)
Первое поселение по реке Унда
(Полная электронная версия: официальный сайт газеты)
Для снабжения хлебом служивых Нерчинского края воевода Иван Остафьевич Власов (1684–1689 гг.) писал в Москву, что если в Нерчинском воеводстве поселить пятьсот крестьян, то можно посеять и собрать столько хлеба, что его вполне хватит для обеспечения всех Даурских острогов своим зерном и создания определённых запасов…
Живота ради
Хлеб, поставляемый из Сибири по рекам, обходился очень дорого, привозился не всегда регулярно и нередко подмоченным. По распоряжению московского правительства в Верхотурском воеводстве в 1695 году составили списки беглых крестьян, которые появились в уезде с 1687 по 1695 годы. По закону их нужно было вернуть хозяину. Но решили иначе: отправить беглых – cто семей «с жёнами и с детьми и со всем имением в ссылку на пашню в Дауры в Нерчинское воеводство». Дали время на подготовку телег, саней, сбора всего необходимого, выдали на обзаведение подмогу деньгами. Со всех слобод Верхотурского уезда крестьян с семьями в количестве 626 душ собрали в Тобольске и в феврале 1697 года отправили в Даурию. Через 10 месяцев, в конце ноября или начале декабря, в сопровождении отряда охраны во главе с Тобольским сыном боярским Петром Мелешкиным привели беглых в Нерчинский край, в верховья реки Шилки, и оказалось их 423 человека.
С той поры минуло ровно 320 лет.
Крестьян расселили с образованием слобод Алеурской, Ундинской, Городищенской и в деревню Боты. В Ундинской слободе поселили 20 семей.
Пришли беглые выращивать хлеб, разводить скот – снабжать продовольствием нерчинских служилых людей. Сколько дали на льготу для обзаведения своим хозяйством – три или пять лет сведений нет. Первые обнаруженные сведения начинаются с 1705 года, когда уже приходилось сдавать хлеб с государевой десятины. Первожители слободы – пашенные крестьяне: Ефим Кочнев, Иван Екимов, Фёдор Колобов, Иван Федотов, Данило Фомин, Фёдор Позняков, Иван Медведев, Иван Исаков, Игнатей Блинов, Перьфирей Димов, Михайло Ваулин, Иван Титов, Гурей Кирилов, Ефтифей Семёнов, Григорей Ленков, Леонтей Морозков, Артемей Пельменев, Сава Матафонов, Антип Дроздов, Иван Бочиеров, Козма Магиев, Василей Чернозыпецкой (Чернозипунников), Тимофей Пьянков, Фёдор Черепанов, Павел Коровин, Ларион Жаравлёв, Пётр Пешков. Этим дали по полдесятины. Сава Кирилов, Андрей Карташов, Ларион Карташов, Степан Ушаков, Алексей Соколов (в 1705 году сбежал) получили каждый четь (четверть) десятины. Всего в Ундинской слободе пахали двадцать десятин с четью.
По сведениям за 1719-й, в слободе проживало 76 семей. Кроме пашенных крестьян также были: хлебный обротчик, три бобыля, «житель безтяглый», приказчик слободы, Нерчинский сын боярский, имел дом в слободе. Выборный староста слободы – пашенный крестьянин Иван Кочев – родился в 1669 году.
Сведения из списков поселений, которые приводят в своих трудах участники Великой Сибирской экспедиции за 1735 год: «Ундинская слобода <…> находится на дороге, которая идёт от Нерчинска на Аргунские серебряные заводы, <…> и в 210 верстах от этих заводов. Имеет церковь, посвящённую святому Николаю, и восемь дворов жителей». К Ундинской слободе относились: Димова, Колобова, Лукина, Казакова, Теленгуйские Нижняя, Средняя и Верхняя, Лескова, ещё одна Лескова, в другом месте (четыре двора), Ёлкина, Бочкарёва, Подойницына, Буторина, Каменка Монастырская, Кибирева, Галгатайская, Екимова, Шуругинская Монастырская, Мысовая.
Тягло непосильное
Крестьяне слободы были приписаны к сереброплавильным заводам. По императорскому указу от 31 мая 1762 г. из канцелярии Нерчинского начальства поступила Промемория о причислении казаков Ундинской слободы и Амурского острога в заводское ведомство.
Работы на Нерчинских заводах были чрезвычайно тяжелы. Гористая местность делала возку дров, угля и руд изнурительными. По указу 10 февраля 1788 года рабочие должны были помогать в работах крестьянам, если последних было недостаточно. А на самом деле наоборот – нерчинские приписные крестьяне помогали рабочим. Сверх установленных работ они принуждены были заниматься дернением угольных куч и жжением угля.
Ещё нерчинско-заводские приписные крестьяне, вопреки законам, обязаны были почти даром доставлять хлеб для всех заводских чиновников, солдат и рабочих. Вносили ежегодно до 70000 пудов хлеба за ничтожные 1882 рубля. Крестьяне получали за пуд хлеба 2 ½ копейки, а самим он иногда обходился от 2 до 6 рублей.
Отягощали положение и общие земские повинности. В 1736 г. издаётся указ об учреждении почтовой связи, которой осуществлялись все перевозки от Нерчинска до Нерзавода (так называемый Нерчинский тракт). По записям и отчётам Ундинского волостного правления от 22 сентября 1827 года, крестьяне принимают и перевозят декабристов, затратив на это 117 лошадей, 15 конных и 18 пеших провожатых (посменно). «…Рязановым привезены в Читинский острог государственных преступников 8 человек». Это были А. И. и П. И. Борисовы, С. Г. Волконский, В. Л. Давыдов, А. З. Муравьёв, Е. П. Оболенский, С. П. Трубецкой и А. И. Якубович.
В 1851 году была образована станица Ундинская, в которую входили два селения и 14 деревень. В станице находился штаб 7-го пешего батальона, батальон входил в состав 2-й пешей бригады, штаб которой располагался в селении Шелопугинском, бригада, в свою очередь, входила в состав 3-го военного отдела, штаб которого располагался в Нерчинске.
Трудились и молились…
Ундинская Преображенская церковь, по счёту – третья, начала строиться усердием прихожан и разных боголюбителей в 1832 году вместо сгоревшей в 1811 году. Когда были построены первая и вторая церкви, неизвестно, так как документы о них сгорели в 1811 году. Наиболее вероятно, что первая церковь была построена с заселением крестьян, так как в слободе эта постройка должна быть в обязательном порядке. Здание построенной в 1832 году церкви каменное, с такой же колокольнею, покрыто кровельным железом, окрашено зелёной краской, снаружи церковь оштукатурена и выбелена известью, с решётчатой оградой с каменными столбами, прясла проволочные, окрашенные зелёной краской. Внутри потолки небесного цвета, стены – розового. Первый престол, в холодном храме, освящён в память события Преображения Господня; другие два, в тёплых приделах: по правую сторону – во имя Святителя и Чудотворца Николая, а по левую сторону – в честь Иконы Божия Матери Казанской.
В 1936 г. с церкви сбросили колокола, купола разобрали. После открыли клуб, затем разместили склад сельпо. В последующем сняли кровлю, перекрытие, пытались разобрать стены на кирпич. Не получилось: кирпич с трудом ломался, а раствор держался намертво. Когда-то от красивой белокаменной церкви остались одни стены.
С 2013 года силами жителей началось восстановление. В сентябре около 50 человек с привлечением техники провели субботник по очистке от мусора, грунта и скопившегося навоза слоем около метра. Организатором и вдохновителем всей работы по восстановлению является Григорий Филиппович Акулов. Он же открыл расчётный счёт.
Богослужебное здание сейчас имеет название Свято-Преображенский храм, этапы его восстановления и уже практической работы отражены в группе «Возрождение» в «Одноклассниках». Практически полностью восстановлен главный придел. 5 августа 2017 года в храме совершилось таинство крещения, в котором приняли участие 40 человек. 19 августа, в праздник Преображения Господня (престольный праздник храма с. Унда), была отслужена Божественная литургия – первая за почти 90 лет со дня закрытия церкви. Поздравить сельчан приехали гости из Нерчинска, Балея, Барановска, Приисковой. Предстоит работа по восстановлению ещё двух приделов храма, наружная отделка. Необходимы материалы и денежные средства…
От «Ундинской крепости» до коммуны
Казаки Ундинской станицы принимали участие в событиях бухты Де-Кастри 1855 г., среди первых пяти Георгиевских кавалеров – наш Федот Журавлёв. В Китайском походе 1900–1902 гг., русско-японской войне 1904–1905 гг., Первой мировой войне 1914–1918 гг. 150 казаков из станицы получили Георгиевские кресты. Погибли в боях и сражениях 28 казаков, 21 был ранен. Имена и подробности известны.
В станице было организовано три училища: в 1880 г. – одноклассное (казачье), в 1886 г. – одноклассное (крестьянское), в 1881 г. – двухклассное с пансионом, в нём в 1899 году обучалось 57 мальчиков и 4 девочки. В 1904 году оно стало называться «Училище Августейшего Атамана Цесаревича Алексея». В Забайкальском казачьем войске имелось только два пансиона: Ундинский при училище (на 1 января 1919 г. в нём находилось 39 мальчиков) и Читинский – при Войсковом хозяйственном правлении ЗКВ.
В станице также имелись больница, общество вспомоществования, сельский банк.
«Ундинская крепость» – так назвали Ундинскую станицу то ли сами казаки, то ли красные партизаны. Последние практически всю Гражданскую войну, как ни старались, не смогли завладеть станицей, которую защищала станичная добровольческая дружина под командой атамана Перебоева. Впоследствии дружину переформировали в 7-й Забайкальский казачий полк, который в полном составе с боями отступил в Маньчжурию, а потом продолжил борьбу с красными уже в Приморье. Полного списка, кто состоял в полку, пока нет.
На событиях Гражданской войны не останавливаюсь, эта тема очень болезненная и неоднозначная. 6 июня 1923 г. состоялись выборы в первый Ундинский сельский Совет рабочих и крестьянских депутатов Ундинской волости. Был составлен список членов и кандидатов, которые выбирались в количестве 33-х человек, практически все проходили службу в НРА или партизанили, и отдельный список на 80 человек, которые не имели права избираться и быть избранными в Ундинский сельский Совет. Список этот не окончательный, в него добавлялись фамилии (видно по разному почерку), без окончательной подписи. В голосовании приняло участие 65 человек.
После Гражданской войны система образования строилась на новых принципах: школы подразделялись на 1-ю и 2-ю ступени, в начальных классах вводилась непременная характеристика неуспевающих. В двух последних классах 2-й ступени вводилась трёхзначная оценка по успеваемости «удовлетворительно», «весьма удовлетворительно» и «неудовлетворительно». На заседании Ундинского ВИКа от 7 сентября 1923 г. принимается решение о создании опорных пунктов ликвидации неграмотности. В феврале 1925 г. в селе имелась школа-четырёхлетка и ШКМ (школа крестьянской молодёжи), в ней 2 учителя с 117 учениками, из которых бедняков – 55, середняков – 59, зажиточных – 3; приезжих – 23, местных – 94. В последующие годы отмечено, что в ней 4 учителя.
Кредитное товарищество образовано 15 февраля 1925 г. Два года спустя его обслуживало 886 человек в 28 населённых пунктах.
В 1928 году в сёлах Унда, Ёлкино, Лесково создаются коммуны. Всех тружеников села разделили на бедняков, середняков и кулаков. Хозяйство коммун, сельхозартелей создавалось в основном за счёт середняков и кулаков, которые подлежали выселению. В Забайкалье произошло семь крупных восстаний против коллективизации. В самом крупном выступлении крестьян – Жидкинском (началось 9 июня 1930 г.) – принимали участие – 1121 житель: кулаков – 76, середняков – 723, бедняков – 190, батраков – 69, рабочих – 57. Восстание было подавлено, состоялся суд, несколько человек подлежало расстрелу, часть осуждена к различным срокам.
Сельхозартели и коллективные хозяйства всё-таки были образованы: в с. Унда – «Имени Лазо», в Лесково – «Красный пахарь» (затем осталось одно слово «Пахарь»), в Ёлкино – «Забой». В 1931 г. в Унде создана Бочкарёвская машинно-тракторная станция, которая располагалась между сёлами Унда и Ёлкино, обслуживала колхозы от с. Жидка до с. Ложниково. В МТС также были женские тракторные бригады, которые возглавляли Капитолина Александровна Щербакова и Агафья Алексеевна Матафонова. В 1939 г. в Москве на ВСХВ они получили большие золотые медали.
Годы 1937–1938-е – самые чёрные в истории России. До сих пор не дана чёткая формулировка тем злодеяниям, «политическим репрессиям» (так называют их). Возьмите все тома «Книги памяти жертв политических репрессий в Восточном Забайкалье» и пролистайте страницы. По-моему, слово «политические» должно уйти или быть заменено на действительно описывающее, что происходило тогда. Взять село Унда, из которого 75 взрослых, здоровых, трудоспособных человек были приговорены к ВМН. Какую «политику» могли проводить бывшие казаки и колхозники?
В 2009 г. в селе поставили памятник с табличками, где указаны фамилии расстрелянных.
На базе колхозов и 11 сёл в 1960 г. был организован Ундинский совхоз мясомолочного направления. Все помним 90-е годы прошлого столетия. О совхозе остались одни воспоминания. 300 лет крестьяне и труженики сельского хозяйства выращивали хлеб, производили продукты питания, и в один момент всё это стало ненужным. В последнее время изменения к лучшему наметились, только происходит уж очень медленно.
Николай Георгиевич Казаков, г. Чита
№ 40 (2 октября)
На двух берегах Унды
(Полная электронная версия: официальный сайт газеты)
Если подняться на гору в половине Ундино-Поселья, что называется Кацыкеном, то с высоты выглядит село основательным. Это если закрыть глаза на то, что тут, наверху, исчезла целая улица, где люди могли бы жить в благоустроенных квартирах (так мечтали и планировали). А если спуститься вниз и проехать по маленькой улочке от коробок бывших ферм, то можно насчитать 15 брошенных домов. Большинство из них стоят без привычного в Забайкалье «растаскивания», когда начинают ломать рамы, крушить заборы и разбирать крышу. Будто ещё надеются дома, что появятся тут хозяева, задымит печка и вечером загорится свет в потухших окнах.
Не хотелось бы, а придётся делить жизнь старинного села на двух берегах Унды на «до» и «после». И хоть и были эти «до» и «после» за почти 300-летнюю историю не один раз, но страшит людей бег сегодняшних дней, и бывший колхозный шофёр Вера Кузьминична Лиханова, когда выезжает за село, закрывает глаза. Чтобы не видеть разрушенных машинно-тракторных мастерских, куда загоняла на ремонт свой бензовоз. А зимним вечером, когда ложится спать, греет у печки одеяло, чтобы постель была потеплее: температура в квартире ветерана труда, которую когда-то выделил колхоз, не поднимается выше 12 градусов.
Из кремнёвой породы
«И вот наконец показалось Ундинское поселье. Ликом своим оно не походило на заимку. 15 срубленных из толстенных брёвен изб вытянулись вдоль правого берега Унды. На крышах не солома и криулистая дрань, а тёсаные топором доски. Окошки не затянуты бычьми пузырями, а в рамках вставлены слюдяные пластины. Дворы просторные, в них амбарушки, сарайчики, тёплые повети для скота, баньки на самом берегу Унды», – маленький отрывок из книги Иоакима Вячеславовича Кузнецова, ветерана Великой Отечественной войны, писателя, что когда-то жил в селе. В нём «кусочек» главной характеристики ундинопосельцев – стремления к основательности, возникшего на огромном трудолюбии и упорном характере. Книга так и называется – «Кремнёвая начинка». Исстари про людей упёртых на Руси говорили: «Его слово – кремень». Основатели села – три крестьянских рода Филипповых, Гордеевых и Калининых – приехали сюда не по своей воле. В 1736 году 12 семьям из деревни Тарантуево Томской области отвели место не там, где сейчас Ундино-Поселье стоит, а в устье, на месте стойбища бурятского шамана Мэтей. Промучились мужики два года, да и самовольно перекочевали на нынешнее место, вот тогда-то и приехали сюда поселенцы. Кого только не приняла здесь забайкальская землица: татары, белорусы, украинцы слились в новый народ, с упорством, обживающий суровую землю так, что под пашни после выкорчёвки леса приходилось её топором поднимать, потом только пускали в ход соху. За день вырубали полоску в 20 сажен.
Века не могли стереть тот характер и извечную крестьянскую привычку к труду. «Был я тут в середине восьмидесятых, во времена расцвета колхоза «Победа». В 5 часов утра начиналась в деревне жизнь: кто бежит на работу, кто на своём дворе возится, но все уже на ногах», – слышу незамысловатую характеристику ундино-посельцев и вижу доказательство – 20 орденоносцев колхозных времён! Память о них хранится в школьном музее. Двадцать фамилий на белом листе, как свидетельство, что с века восемнадцатого до двадцатого не растеряли ундино-посельцы своего кремнёвого характера. Есть в этом списке Архипов Николай Андреевич, Веневская Галина Андрияновна, Ветрогонов Николай Сергеевич, вот с ним и начинаем знакомство с Ундино-Посельем. Знакомство, на первый взгляд, нерадостное. Чем сейчас удивит село? После въезда с памятной стелой «Ордена Ленина колхоз «Победа» сразу же встретят развалины машинно-тракторных мастерских и сияющая пустотами доска почёта возле бывшего здания колхозной конторы. Сейчас и оно смотрит на мир пустыми глазницами окон, но до сих пор выдаёт основательность намерений колхоза-миллионера, что первым в Читинской области был награждён орденом Ленина. Да и ещё много в чём были ундино-посельцы первыми. Первыми применили механическую дойку, о которой в других местах и мечтать не могли, первыми сделали на каждой ферме кормозапарники, первыми замахнулись на квартиры с отоплением. Первыми колхозники Ундино-Поселья стали получать заработную плату не только натуроплатой, но и деньгами. А детский сад с бассейном, участковая больница и асфальт на центральной улице, что до сих пор напоминает о тех золотых временах?
Просто хорошо и честно работать
Николая Сергеевича Ветрогонова застали дома. Где ж ему ещё быть сентябрьским утром, когда и картошку уже выкопали, и хозяйство обихожено. «12 куриц, 5 баранов, собака да кошка – всё хозяйство», – улыбается Николай Сергеевич. Для 88 лет, что только тут пролетели, ноша немаленькая, да такое ли видел человек, на долю которого пришлось столько работы? «Меня же в войну после 4 класса поставили учётчиком полевой бригады, а в 14 лет отправили учиться на тракториста в МТС. Отучился, дали трактор, свой 28-й номер до сих пор помню, а потом и на комбайн пришлось садиться. Отправляли на два сезона в Сретенск на уборочную. Посмотрел на меня там директор и говорит: «Хоть и отличник, а работать не будешь». Промолчал я, чего словами кидаться, выбрал почти разобранный комбайн, сам собрал и отработал так, что назначили меня, молодого, бригадиром тракторной бригады. Мне тогда говорили: «Куда ты идёшь, там же одни фронтовики», – вспоминает Николай Сергеевич. Вот это самое простое «хорошо и честно работать и видеть человека» так и осталось для него главным. И как бы не крутила судьба, всё складывалось так, что из Ундино-Поселья – никуда. Отучился в ремесленном училище, вербовали в чернышевский «Комсомолец», а попал в Балейскую МТС. Реорганизовали МТС, большинство подалось в Первомайский, а его – в свой колхоз. Присмотрелись – и на отстающую ферму, которая при молодом руководителе в сезон стала передовой. Тогда уже в колхозе председательствовал знаменитый Андрей Петрович Десятник. Он и усмотрел в молодом механизаторе ту жилку, что умело руководить позволяла. А потом Николай Сергеевич стал начальником участка. Молочно-товарная ферма, свиноферма, тракторные бригады – такой вот ежедневный фронт работы. Корма, запчасти, кадры, графики, планы, цифры и показатели, и за всем одно – улучшить, увеличить. Не так-то просто было ундино-посельцам. Сенокосных угодий для большого поголовья не всегда хватало, но в те годы проблема не была проблемой. Выезжали готовить в другие районы. Горючее «золотым» не было. Если подробнее, то на пяти фермах колхоза «Победа» было по 200 голов дойного стада, кормозапарники, а утром на линию из колхозных гаражей выходило до 50 машин. Таким, вкратце, было хозяйство. Если не считать 33 овцеводческих стоянки и почти 30 тысяч голов овец. Рабочий день начальника участка начинался в 5 часов утра. К этому времени колхозный табунщик Яков Андриянович Веневский седлал знаменитого Игреньку. Картину эту – Ветрогонов в седле – наверное, ещё многие ундино-посельцы помнят. «Машины тогда не было, да и не думали мы о машинах», – говорит Николай Сергеевич и несёт свой парадный пиджак с наградами. Орден Трудового Красного Знамени, орден Отечественной войны, медаль «За трудовое отличие», «За освоение целинных и залежных земель», «За заслуги перед Читинской областью», «Ветеран труда» – неполный перечень того, что заслужил. Николай Сергеевич вспоминает и рассказывает о людях: «Механическая дойка у нас при Андрее Петровиче появилась, ручную в пади Дылгыра я застал. Из тех доярок ещё Люба Корыткова жива, в сентябре 90 лет отмечать будет. Это ещё что: нашему механизатору Андрею Ивановичу Веневскому нынче 100 лет исполняется. Фронтовик, воевал на 1-м Белорусском фронте, до Берлина немного не дошёл, день Победы на Эльбе встретил».
Самое больное для Николая Сергеевича – вспоминать, как полная надежд привычная жизнь будто покатилась под гору. Шесть лет на должности председателя колхоза – самое трудное, к чему невозможно привыкнуть и не вспоминать. «Я после Виктора Ивановича Колесникова пришёл. Денег не было даже на заработную плату. Приходит ко мне Лёня Толочкин и говорит, что денег на запчасти нет. «Как нет? – отвечаю. – Скажи Тамаре, она переведёт». В голове даже не укладывалось, что так в «Победе» может быть. Уходил с должности, миллион 300 тысяч оставил, а потом взялись воровать да машины покупать. Они теперь со мной встретиться стыдятся», – с горечью вспоминает Николай Сергеевич. Для него-то колхоз, пример Андрея Петровича Десятника так и остались главным и светлым делом.
Притяжение Родины
Не обошли в разговоре и родословную. «Откуда пошли мои предки по отцовской линии, с каких мест приехали на поселение, я не знаю, но порода наша крепкая. Ветрогоновы 95, 96 лет живут. Дед мой 91 год прожил, хотя два раза сидел за походы в Маньчжурию. А по матери у нас и цыганская кровь есть. Сестреницы мои живут на Байкале, врачами работают, так вот они в архивах откопали, что бабушка матери была ссыльной цыганкой из Санкт-Петербурга, Линдой звали. Для этого в Питер съездили. Сестреницы в Ундино-Поселье до сих пор приезжают. У одной из них своё зимовьё в Таланче было. Как приедет, так сразу – вези посмотреть. Родина, она всегда тянет. Нынче и родственники-москвичи в гостях были», – рассказывает Николай Сергеевич. Он-то земли, обжитой предками, не оставил и один не остался. Дети рядом живут, только Валентину Георгиевну, супругу, похоронил. Дочь Альбина живёт по соседству и отца не один раз в день навещает. В день приезда и познакомились. Альбина Николаевна – врач, много лет возглавляла сельскую участковую больницу, которую под «шумок» преобразований в краевой медицине всё-таки закрыли. Теперь тут вместо 50 коек осталось 5, и то на дневном стационаре. Врачей нет, только фельдшера остались, а были и стоматолог, и гинеколог. Говорим о дне сегодняшнем. «Что у нас сейчас хорошего? Народ, конечно, с такой жизнью изменился, пьянства хватает, уезжают. В годы моего детства в школе больше 800 человек училось, а сейчас 123. Наше детство – обычное для тех лет. Мама у нас была пчеловодом и на всех сезонных работах в колхозе работала: это огород, стрижка, окот. В колхозе же каждый возраст должен был определённое число трудодней выработать. Была и ещё одна особенность: каждая семье полагалось выкопать 20 соток картошки на колхозном поле. Тут мы, конечно, маме помогали», – рассказывает Альбина Николаевна.
Всё кончилось?
А от Владимира Ивановича Стукова услышали свою характеристику сельской жизни: «Бардак у нас теперь. Работа только на вахтах, а кому они, если честно, нужны, если уезжать от семьи приходится на месяц или два. Если хозяйство, так совсем беда. То корова потерялась, то сено накосить не успели, да и дети без отцовского глаза растут. Раньше и представить нельзя было, что работы нет. Я в Джиде родился, там работать начал. В колхозное время там участок колхоза был. Вначале свет от движка был, а потом столбы провели, даже стоянки электрифицировали. При новой власти с перестройкой всё кончилось, а теперь и Джида сгорела. Я там механизатором начинал работать, а потом чабанил 40 лет. Отара была маточная на 750 голов, по 300 центнеров сена готовили на каждую отару. Теперь уже из тех, с кем я работал остались Александр Лиханов да Александр Мосеев, разъехался народ да разленился. Кто постарше, ещё старается что-то к дому, а молодые на них надеются. Нет теперь селу никакой помощи. От нашего колхоза в память только асфальт остался». 72 года живёт здесь Владимир Иванович. Живёт так, как привык: в заботах о животине и привычных хлопотах. Просто потому что по-другому не научился. Вера Кузьминична Лиханова своё горькое мнение о будущем деревни выразила так: «Вот построй сейчас фермы, возроди стоянки, а кто работать будет? Отучили людей от работы, молодёжи коровы да телята в своём дворе не сильно нужны». Так или не так, но мнение это не один раз слышала, а в Ундино-Поселье сейчас остались только крепкие хозяева, что содержат скот на личном подворье. Крестьян, желающих зарегистрировать фермерское хозяйство, здесь нет. Но ещё отличается это старинное забайкальское село своим стремлением к порядку, ещё есть здесь свои хранители, свои маленькие успехи, а вместе с ними – и хрупкие надежды.
Продолжение в следующем номере.
Татьяна Гусева
Тайны двухсотлетнего дома
(Полная электронная версия: официальный сайт газеты)
Село Калинино, что в Нерчинском районе, получило широкую известность как в Забайкальском крае, так и за его пределами благодаря находящейся здесь с 1706 года многострадальной Церкви Успения Пресвятой Богородицы. Но мало кому известно, что в этом же селе расположен жилой дом начала XIX века, являющийся самым ранним образцом сельской архитектуры на территории края.
Стоит он под № 4 в самом центре села в ряду исторической деревянной застройки ул. Советской к юго-востоку от Успенской церкви. Это одноэтажный прямоугольный сруб (четверик) размером 5,5х5 метров, сложенный из 9 венцов круглых сосновых брёвен диаметром до 40 сантиметров. В углах они соединены с помощью врубки с остатком («в обло»), торцы их обтёсаны топором. По своему устройству дом поделён на тёплую жилую часть (клеть) и небольшие холодные сени. Основанием сооружения (фундаментом) являются так называемые стулья, выполненные из обрезков толстых брёвен. Торцовые стены сруба продолжены вверх для выполнения двухскатной кровли, в результате чего образован большой, на 4 венца, бревенчатый фронтон.
Верхняя подкарнизная часть сруба расширена в виде так называемого повала. Конструкция крыши самцовая с вынесенными помочами на главном юго-западном фасаде. Слеги, врубленные между венцами «самцов», сохранились. Другие старинные элементы кровли утрачены во время ремонтов, например, «курицы» – своеобразные стропила, более тонкие жерди, укладывавшиеся поперёк слег, с крюком, вытесанным из комлевой части дерева, на конце, на который укладывался «поток» («водотечник») из выдолбленного бревна. Покрытие кровли выполнено из досок, настеленных вперехлёст, поверх которых уже в советское время был уложен шифер. Дверные проёмы для прочности сруба обрамлены «косящатыми» колодами, соединёнными «на ус» под углом 45°. Колоды выполнены с трёх сторон – с боков и сверху, состоят из вертикальных косяков и верхнего бруса. Порогом служит одно из брёвен сруба. На бревенчатом пристрое имеется «волоковое» окно, вырубленное в смежных брёвнах на полбревна вверх и вниз.
До середины 1950-х гг. в доме сохранялись небольшие оконца, обрамлённые косячными колодами. Теперь же прямоугольной формы окна обрамлены рамочными наличниками, декор которых прост и лаконичен.
Раньше главным элементом жилой половины дома являлась русская печь, размещённая в центре, сейчас она тоже видоизменилась. Балки перекрытия опираются на продольные стены сруба, выше набран накат из досок. Пол устроен из широких толстых пластин, пригнанных друг к другу, лаги под полами сделаны из круглых бревен, опёрты на «стулья» и врублены в основной сруб. Внутренняя поверхность бревенчатых стен обтёсана и образует ровную вертикальную плоскость. Стены не обшиты, а, как и потолок, побелены. Интересным элементом интерьера являются пристенные встроенные лавки. Все детали и элементы дома функциональны, просты и практичны, благодаря чему он представляет несомненный интерес для специалистов.
Но самым примечательным архитектурным элементом дома является щёчка одного из кронштейнов-помочей, расположенного на южном фасаде. На внешней её стороне первый хозяин дома вырезал год постройки – 1807. Вполне вероятно, что где-то на просторах нашего края, а может, и в самом с. Калинино есть дома и подревнее. Но пока именно эта вырезанная дата позволила исследователям считать дом самым старым образцом деревянной жилой архитектуры Забайкалья. Попутно отметим, что в Калинино же существует и почти его ровесник – дом, датированный 1813 годом.
О легендах и былях дома нам поведала уроженка с. Калинино Валентина Петровна Прокопенко: «Моя родная тётя Аня в 1956 году вышла замуж и поселилась в этом доме. В то время он был таким, каким его построили. Окна были очень маленькими, пропускали мало солнечного света, и тётушка задумала большой ремонт. Когда однажды муж на несколько дней уехал на покос, она наняла бригаду, и те увеличили окна. Новых окон не вырезали, а просто расширили проёмы имеющихся. Когда же хозяин вернулся, разгорелся большой скандал. Муж тёти Ани не дал тронуть входную дверь, поэтому она единственная осталась маленькой, без изменений.
Бабушка рассказывала мне, что до революции 1917 года здесь был постоялый двор, и всю ограду занимали конюшни. В нём останавливались рудоискатели, нёсшие золото с территории современного Балея и Казаковских промыслов. Сюда же приезжали китайцы, обменивавшие спирт на золото. Очень часто эти китайцы, оставшись на ночлег, просто исчезали. В селе поговаривали, что хозяева их убивали, присваивая себе драгоценности, но доказательств тому не было. Как оказалось, до поры.
Тётя Аня с мужем огород не пахали, он был настолько унавожен, что земля была как пух, можно было запросто провалиться по колено. Чернозём здесь копился десятилетиями, прекрасно росли даже арбузы. В первый же год уродилась отменная картошка. В кладовке дома был очень глубокий погреб, в который хозяева каждый год привозили лёд, укладывали на дно, сверху засыпали соломой. Получался ледник, в котором круглый год можно было хранить не только овощи, но даже и мясо.
Так вот, из-за большого урожая тётя Аня смогла уговорить мужа углубить подпол, поскольку даже картошка в него не входила. Начали копать, выкопали не больше полуметра, как вдруг пошли сплошняком человеческие кости, черепа. Помню эту картину – как они лежали на завалинке. Дальше решили не рыть, сложили страшные находки в два мешка, унесли на кладбище и там закопали.
Я очень любила бывать в гостях у тёти Ани. Иногда оставалась у неё ночевать, и мы с ребятишками заглядывали в щели в полу и очень боялись. А вот на чердаке был просто клад для детей – гора китайских металлических коробок из-под чая, металлические же упаковки из-под конфет с изображёнными на них дамами. Ещё там стоял дамский велосипед с большими колёсами, швейная машинка «Зингер» и всякое другое, ценное для нас, малышей, барахло.
Ещё в доме была небольшая иконка, дешёвенькая, металлическая, на толстой рубленой доске. Она висела здесь всегда, хозяева её не снимали. Только позже тётя Аня, не понимая ценности, оторвала доску и выбросила. Когда её муж умер, она уехала из Калинино и последние годы жила в Чите. В конце жизни она подарила мне эту иконку, и я берегу её, как память о детстве.
В доме теперь живут другие хозяева – потомки Матвея Петровича Коптелова. Он, фронтовик, был директором нашей школы и много сделал для сохранения истории родной земли, даже организовал хороший музей. Сейчас уже нет землянок, стаек и других построек, которые были во дворе дома, подвал-ледник засыпали мусором, да и огород уже никто не садит. Хотелось бы, чтобы хотя бы сам дом подольше сохранился».
Сейчас возле дома можно увидеть редких экскурсантов. Он хранит свои тайны вот уже 211 лет, и трудно предположить, сколько осталось на его веку.
Александр Литвинцев
При подготовке текста использованы материалы тома «Малая энциклопедия Забайкалья: Архитектура и строительство» (Новосибирск, 2016).
№ 41 (9 октября)
На двух берегах Унды
(Полная электронная версия: официальный сайт газеты)
Окончание. Начало в № 40.
Побывав в школьном музее Ундино-Поселья, утешила себя известной мудростью: «У того, кто не помнит и не знает прошлого, нет будущего». Сельское хранилище, расположенное в одной классной комнате, конечно, достойно современных экспозиций и большего помещения, отдельный вопрос – где взять средства. Но только ценность его от этого никак не стала меньше. Ну где вы сможете увидеть череп шерстистого носорога, бивни мамонта или керосиновую лампу Брюнера, привезённую когда-то в забайкальское село аж из Варшавы?! Или открыть простую тетрадь с выписками из госархива, где найдёшь свою родословную.
С интересом и результатом
В школьном дворе шёл обычный урок физической культуры, и шестиклассники увлечённо играли в лапту под руководством Александра Николаевича Фёдорова. Шестиклассники непростые – призёры краевых состязаний по русской лапте. Но не только этим славятся ундино-посельские ребятишки. Освоили тут и регби, не один раз побывали на международных соревнованиях в Красноярске, да и по другим видам спорта марку держат. Сельская школа входила в число призёров по результатам краевых президентских состязаний.
Александр Николаевич – выпускник ундино-посельской школы, и только тот факт, что удаётся ему вывозить деревенских ребятишек за пределы края, заставляет удивляться: расходы, хлопоты для большинства сейчас – непреодолимое препятствие.
Школа встречает теплом и уютом: посчастливилось с ремонтом и заменой окон; вокруг – только пластик, и здание тёплое. Попали и в программу по ремонту спортивных залов сельских школ. Во дворе идут работы по обустройству тёплого туалета – требование министерства образования, что для многих директоров сельских школ стало очередной головоломкой.
Завуч Тамара Степановна Нестерова – из соседнего села Матусово, но в Ундино-Поселье уже 28 лет. «У нас больше половины учителей – выпускники этой школы. Я сюда пришла в 1990 году, были параллели по 25 человек в классе, а сейчас всего 123 человека.
Здесь всегда было интересно работать. До сих пор благодарна моим наставникам – Тамаре Александровне Алямовской, Галине Гавриловне Котельниковой, Нине Ивановне Филипповой. Мы и сейчас стараемся, чтобы дети в школе развивались, у нас больше 20 кружков и секций. Можно заняться хореографией или шахматами (по этому виду спорта наши частенько попадают в число призёров, есть даже юношеские разряды). Сейчас работаем над тем, чтобы появился в школе кружок робототехники.
Результатами ЕГЭ мы тоже довольны: в 2015 году наш выпускник набрал 100 баллов по русскому языку, в прошлом году у двоих был показатель в 98 баллов – Елена Валерьевна Ушакова и Татьяна Николаевна Скрипченко готовили. Радуемся, что наши ребятишки успешно поступают на бюджетные места в высших учебных заведениях.
Большого дефицита педагогов нет, только учитель английского из Матусово приезжает. У нас же 9 детей из Новоивановки и Матусово на подвозе.
Вот так и работаем. Надеемся, что будет нам замена. Сейчас уже наши выпускники Таня Коренева и Оля Котельникова вернулись в школу как педагоги».
…Как и в большинстве забайкальских сёл, школа предстала единственным островком надежд, что вдруг да придут сюда перемены, снова закипит жизнь, появится работа, и вернётся позабытый уклад, где каждый при деле.
Здесь вся биография
Чем ещё отличается Ундино-Поселье, так это школьным музеем. Правда школьным его назвать трудно: тут вся «биография» старинного села на берегах Унды хранится. Ирина Евгеньевна Градова, что заведует сельским хранилищем, в деталях помнит начало. Тогда она, семиклассница, вместе с другими ребятишками обходила почти каждый дом, собирая информацию об односельчанах-участниках Великой Отечественной войны. Приближалось 30-летие со Дня Победы, к этой дате в селе создавали мемориальную зону. «В те годы этим делом руководил учитель географии Михаил Иванович Филиппов, после него музей принял Евгений Леонидович Алямовский. Теперь у нас тут несколько отделов: это странички истории Забайкалья, становление села, археологический и минералогический отделы. Конечно, история колхоза «Победа», наши орденоносцы и таланты – их на ундино-посельской земле было немало.
Наверное, эти начинания в школе и стали толчком к выбору специальности – учитель истории и обществознания. Работать я начала в 1982 году, и Евгений Леонидович, уходя, всё мне и передал», – начинает разговор Ирина Евгеньевна, и мы задерживаемся у необычного стенда с названием «Человек, для которого мир не был чёрно-белым». Здесь – работы из дерева заслуженного врача РСФСР Владимира Петровича Савватеева, что когда-то жил в селе.
«Царь лекарств», «Хиросима», деревянный барельеф ещё одного таланта, что оставил свой след. Это заслуженный деятель культуры Виктор Иннокентьевич Жарихин. Человек, с лёгкой руки которого запело село. Ещё живы люди, что пели в сельском хоре, который был хорошо известен в области.
Не только врачи и культработники творили в Ундино-Поселье. Хранятся тут и работы простого чабана Николая Алексеевича Макарова. «Портрет бабушки» в своё время даже на выставке в областном центре побывал, в музее две его авторских работы. Вторая – гравюрная «Генерал Топтыгин». «Рисовал акварелью и маслом, школьницей я бывала у них дома и видела много картин», – вспоминает Ирина Евгеньевна.
Мы стоим у самой большой экспозиции, посвящённой истории колхоза «Победа». В центре – легенда Ундино-Поселья Андрей Петрович Десятник. Человек, которого жизнь забросила в Забайкалье из гоголевского Миргорода. В 1953 году, благодаря движению тридцатипятитысячников, приехал он в Ундино-Поселье. Здесь тогда было пять колхозов, а шестой – в селе Джида, что в 15 километрах. Вот из них и получилась «Победа».
За 18 лет председательства Андрея Петровича стала «Победа» передовым и уникальным хозяйством. Умелое руководство да трудолюбие ундино-посельцев были главным секретом того успеха. В колхозе тогда даже такое ремесло, как выделка кож, не забросили. Не случись тех страшных перемен, носить бы забайкальцам ундино-посельские дублёнки.
В музее портрет Десятника во весь рост – в центре. «Художнику заказывали», – говорит Ирина Евгеньевна и показывает два знамени: одно колхозное – не для парадов, и то, к которому был приколот тот самый орден Ленина. Когда не стало колхоза, оттуда всё передали в музей.
Здесь же теперь хранится небольшой архив закрытой сельской участковой больницы.
А Ирина Евгеньевна достаёт главную для неё ценность – пожелтевшую от времени тетрадь с информацией из госархива. Эти сведения – подарок землячки Екатерины Александровны Паздниковой. Каллиграфическим почерком прописаны даты и цифры, за которыми кому-то другому пришлось бы бегать по архивам. «По этим записям мы свои родословные открывали, вот моя страничка – показывает моя собеседница. В ровных строчках читаю: «Вдова Васса Пазникова. Дети ея – Устин, Иупп, Григорий, Константин. Устинова жена Гликерия. Дети их – Захарий, Иоанн, Екатерина, Дарья». В самом конце семейной хронологии значится: «Вдова Мария Абрамова». «Мы рассудили, что так в селе в старину было: тех, кто оставался без кормильца, просто брали в другие семьи. Таких примеров в архиве немало, не было тогда домов престарелых, как сейчас», – говорит Ирина Евгеньевна.
За долгую историю (через 18 лет Ундино-Поселье отметит 300-летие) случалось тут много интересного. Например, жили предки купцов Морозовых, которые в тридцатых годах попали под волну репрессий и были высланы из села, а когда вернулись, сельский сход вынес им общественный приговор покинуть село. «Их потомки приезжали недавно, девять дней жили; конечно, первым делом в музее побывали», – рассказывает Ирина Евгеньевна.
К чему идём?
Последней моей встречей в селе стала встреча с Верой Кузьминичной Лихановой, что 22 года отработала в колхозе шофёром. На вопрос о неожиданном для девчонки выборе ответила: «В шестом классе на уроке физики изучали мы двигатель внутреннего сгорания, и нас повели в колхозные машинно-тракторные мастерские. С тех пор я машинами и заболела. Окончила Балейскую автошколу и начала работать на бортовом ГАЗ-51. Три года в автотранспортном предприятии трудилась, а потом – в колхоз. Тут работы разные: то силос, то поваров на станы везу».
Почти 10 лет водила Вера Кузьминична бензовоз до Нерчинска, их в колхозе тогда три было. К тому времени в «Победе» уже хорошие мастерские появились, но при нужде и сама с поломками справлялась. Дорога дилетантов не терпит. А потом поступило от руководства предложение перейти на должность заведующей зернотоком. Долго она не могла от машин оторваться, но пришлось.
А в трудном 2004 году выбрали Веру Кузьминичну председателем колхоза. Тогда уже в колхозе остался один дойный гурт, телятник и несколько отар. «Трудно работалось, денег уже не было, работали за натуроплату», – говорит моя собеседница, и разговор переходит на момент сегодняшний. Больных вопросов у Веры Кузьминичны немало. «Был у нас хороший филиал от индивидуального предпринимателя Кибиревой, где работал фармацевт. В той аптеке можно было все лекарства купить. Куда нам теперь без них со своими болячками? Теперь сделали аптечный пункт, где всё не купишь, тут медсестра работает, а фармацевт без работы остался. Вместо больницы – амбулатория, где врача заменил фельдшер, притом один. Когда он в отпуске, вообще медсестра заменяет. Сейчас и ветеринара у нас нет. Это к чему мы идём? Народ теперь злой и нищий. Картошка нынче уродилась, а продать некуда.
Удивляет меня и то, что у нас изменили устав поселения, причём сделано это не на сходе. Теперь главу поселения будут избирать из числа депутатов. Получается, народ и от выборов местной власти отстранили?»
Отвечая на этот вопрос, обратилась к федеральному закону № 131. Есть тут статья 36, из которой следует, что глава муниципального образования в соответствии с законом субъекта Российской Федерации и уставом муниципального образования избирается на муниципальных выборах, либо представительным органом муниципального образования (то есть Советом сельского поселения) из своего состава, либо представительным органом муниципального образования из числа кандидатов, представленных конкурсной комиссией по результатам конкурса. В поселении, в котором полномочия представительного органа муниципального образования осуществляются сходом граждан, глава муниципального образования избирается на сходе граждан и исполняет полномочия главы местной администрации. Если переосмыслить эту законотворческую абракадабру, то решение совета в Ундино-Поселье законно в том случае, если полномочия сельского Совета не осуществляются сходом граждан. То есть если эти самые граждане на каком-то сходе «сложили» свои полномочия и полностью доверились Совету.
В этом вопросе Веры Кузьминичны и надежда на местную власть. Пусть она и с нищим бюджетом, но всё-таки ждут от неё маленьких шагов к улучшению и помощь в решении насущных вопросов.
Вера Кузьминична приводит свой пример: сорвало ветром крышу – глава поселения помогла сразу, а вот квартирный вопрос ей не по силам. Предложили ветерану труда замену аварийного жилья, да надежды на то, что там теплее будет, нет. «Здесь у меня хотя бы вода в доме, скважины ещё в колхозное время делали», – комментирует моя собеседница. Ехать ей из Ундино-Поселья некуда, да и добавка к пенсии имеется – хозяйство, огород, как без своего, привычного. Сквозь эту горькую действительность, что опутала забайкальские деревеньки, тёплым лучиком пролились случайно найденные строчки.
«Несколько лет назад я вдруг почувствовал, что меня зовёт к себе в гости Забайкалье, моя маленькая родина. Дважды, в 2010 и 2013 годах, мы были в самом начале этого дорогого мне сибирского края, на восточном берегу северного Байкала, в водолечебнице Хакусы. Но проехать дальше никак не удавалось. Хотя по прямой от Хакусов до Балея оставалось меньше 1000 км. Для европейской части России, с её более-менее развитой дорожной сетью, это не расстояние. А в Забайкалье, где прямых дорог (и даже просто направлений) нет, совершить короткое путешествие по указанному маршруту оказалось весьма затруднительно.
Возможно, что в следующем 2015 году моя давняя мечта побывать в родных местах может осуществиться. Предварительно этот вопрос на семейном совете уже обсуждён. На северный Байкал не поедем, а отправимся сразу в Балей. Начинаем готовить маршрут». Это откровение потомка ещё одного выходца из Ундино-Поселья – Ивана Степановича Панова, что родился тут в 1904 году и оставил внукам и правнукам воспоминания о своей малой родине.
Этой памятью и надеждою пока и живо старинное село на двух берегах Унды.
Татьяна Гусева
№ 44 (30 октября)
Приметы Барановска. Бурьян, конопля да заколоченные окна
(Полная электронная версия: официальный сайт газеты)
«Не бойся, дорога хорошая – шоссе, да и только! Словно тебя в Барановск поджидали, подготовились!» – улыбается водитель, глядя на мои влажные от страха ладошки, и лихо выкручивает руль «Жигулей». Сергей Баранов в селе Барановск Балейского района – житель местный, потому и отдано ему предпочтение в сопровождении, ведь не только дорога – испытание, но и само посещение некогда большого и благополучного села.
Заброшенная красота
Раздолье вокруг Барановска, сколь глаз видит, и – красота. Пейзажи – писать – не переписать: леса грибные и ягодные, речка синей извилистой лентой бежит между сопок, берега алеют невиданным урожаем дички-яблочки, а с кустов то и дело взлетают стайки потревоженных пичуг. Ветер гонит волны по заросшим бурьяном полям, в стылом осеннем воздухе разлилась тишина, от которой с непривычки звенит в ушах. Она окутала людей, прокралась в еле живое отделение колхоза, проникла в каждый дом и звенит, звенит, звенит своей безнадёжностью и тоской…
Ещё несколько лет назад социальная инфраструктура Барановска включала в себя фельдшерский пункт, крохотный клуб, начальную школу и спутниковую тарелку на всё село. Сейчас не осталось ничего. К административному зданию, где располагались все блага цивилизации, сейчас нет даже дороги. Она заросла бурьяном.
Несмотря на полдень, на улице ни души. Через дом – заколоченные окна, заросшие огороды, покосившиеся заборы и скрипящие на ветру осиротевшие калитки.
«Здесь жил ветеран войны, с детства его помню, – рассказывает о родном селе мой собеседник, – а в этом доме до недавнего времени жила семья с ребятишками. Всё бросили и уехали в Балей: детей надо одевать-обувать, в школе учить. Кому захочется с первого класса малышей в интернат отдавать? Семь лет, а их уже от матерей отрывают. Ни сказки на ночь, ни подушку ночью никто не поправит. Без тепла и родительской заботы в казённом доме и дети казёнными вырастают. Да и тревожно родителям за своих кровинок. Время-то сейчас какое жестокое! Мы сами через это прошли, знаем, каково на неделю из дома уезжать!»
Божья стройка
Разруха и запустение в Барановске – от власти, вернее, от безвластия. Всё остальное – Божье. В конце улицы – чудо. Деревянный храм, сохранившийся до наших дней, но с потерянной, позабытой историей. Местные жители разводят руками, пожимают плечами: в честь кого освящена церковь – не знают. Говорят: «Ей лет триста, не меньше, старики Димитриевой всегда называли».
История барановской церкви, как и всех Божьих храмов, трагична и печальна. Замолчали колокола и прекратились службы с приходом советской власти, наступила пора забвения и разрушения. Пустовал храм, складским помещением был, пока не нашлись добрые люди, которые в силу ли жизненных обстоятельств или от тоски по своей малой родине решили восстановить церковь.
На уборку и строительство выходили, бывало, всем селом. А главные зачинщики благого дела – предпринимательница из Балея Валентина Степановна Пересыпкина и местный житель Василий Викторович Киберев (светлая память, не уберёг его Господь от трагедии), всегда были в первых рядах.
Получив благословение епископа, барановцы мало-помалу, с божьей помощью восстановили святое место. Печь сложил Алексей Иванович Баранов, вопросами доставки колоколов и иконостаса занимался Григорий Ермолаевич Баранов. Разнесла-разметала жизнь местных жителей, но к истокам своим стремятся они не пустыми словами, а реальными делами и почти все – Барановы. Естественно, все родственники, хоть в третьем-четвёртом колене, но корни свои знают, роднятся, а вот откуда появилась в селе фамилия, тоже сказать точно не могут. Но то, что фамилия оказалась «градообразующей», – точно. Не было на карте Барановска, оно появилось после переименования, а изначально было Средний Голготай. В память о прошлом названии осталась лишь маленькая речка – Голготайка.
Крест бабы Шуры
Александра Егоровна Котельникова – самая старая в селе жительница. 88 лет минуло, и всё же, несмотря на забайкальское «чо» да «каво», говор выдаёт её происхождение. Слышится – не местная: «Помолилси Богу, как в церкву зашёл?» – спрашивает она у своего односельчанина и внучатого племянника Сергея.
Баба Шура встречает гостей в передней избе, где в красном углу – потемневшая от времени икона Николаю Угоднику, приехавшая в суровый забайкальский край из Воронежской области. Украшение дома – русская печь, сохранившаяся в первозданном виде, хоть взбирайся после зимней стужи на лежанку да прогревай замёрзшие косточки, и прокрашенные до блеска полы, сработанные в полбревна. Что дом, что хозяйка – долгожители. «Да кто ж его знает, сколько ему лет, дому-то! – разводит натруженные руки Александра Егоровна. – Заехали в 56-м году, да так и жили. Было время, места не хватало, теперь вот одна осталась!»
Сложная была у бабы Шуры жизнь – не позавидуешь. В конце 30-х годов вызвался отец семейства поднимать целину в казахские степи. Не романтика и героизм – голод гнал людей из родной Воронежской области, а на новом месте, при деле государственной важности, подъёмные обещали. В 1941 отца призвали на фронт. Всю войну прошёл, отощавший после скитаний по госпиталям, израненный вернулся домой и завербовался в Забайкалье. Распределили семью в золотодобывающий Балейский район. Здесь и пустили корни воронежские переселенцы.
В 19 лет Шура вышла замуж за местного парня Ефима Котельникова. Трудную, но счастливую жизнь с ним прожила, до сих пор не пожалела ни об одном дне. Работали вместе, в колхозе. Он – чабаном до последнего дня, она – на разных работах. То на свиноферме, то на кошаре за ягнятами ухаживала; бывало, крапивные веники заготавливать отправляли. «Да, много работали, но кому плохо тогда жилось? – защищает баба Шура советское время. – Восемь чабанских стоянок, свиноферма, скот, полей столько вспахивали, что сено косить было негде. Главное – зарплату хорошую получали и знали: случись что, колхоз в беде не оставит».
Крест бабы Шуры оказался тяжёлым, столь много Господь послал ей испытаний. Похоронила она четверых своих детей, в 1999 году ушёл и Ефим. «Горе было – все слёзы выплакала, бывало, так сердце зайдётся – хоть рядом ложись, – теребит уголок платка баба Шура, – но жизнь идёт, солнце каждый день всходит».
Сейчас у барановской долгожительницы и вовсе тяжёлые времена наступают. Не заладилась у невестки жизнь с внуком, уезжает она из села. «Да и правильно, работы-то сейчас нет. Закрыли клуб, где она заведующей работала, а правнучку учить надо, студентка она у нас», – оправдывает бабушка жизненную ситуацию. По глазам видно – умом понимает, а сердцем принять не может. Тоска затаилась в глазах. Есть от чего запечалиться. Две печки пятистенную избу отапливают, дрова в дом заносить надо, воду, если попросит, на конной подводе односельчане доставят, а в дом, опять же, занести – кто? О социальном работнике в селе не слыхивали, отродясь его не бывало. «Сама помаленьку справляться буду», – говорит.
Как перезимуем?
Родственники, Сергей и Марина, бабушку стараются навещать почаще. Правда, не всегда получается. Причина тому – дорога. Пройдут дожди, и не проехать. Бывало, пенсию задерживали старикам по этой причине. А ещё вспоминают случай: женщину прихватил сердечный приступ, вызвали скорую помощь. Машина доехала до реки, дальше водитель отказался. Пришлось больного человека переправлять на другой берег на конной телеге. Стоя ехала на подводе женщина, иначе нельзя, вода была большая. Только так смогла она добраться до медиков. Это ли не дикость для страны с высокоразвитыми технологиями?!
Жизнь сельчан превратилась в испытание сразу, как только не стало моста. Куда исчезла добротная переправа, говорят по-разному. Официальная версия – унесло мост весенним половодьем, но более реально другое объяснение. За долги колхоза авторемонтный завод разобрал и вывез среднюю часть моста на пиломатериалы. О, времена! Так и убили село. В этот райский уголок не осмеливаются сунуться даже падкие до прибыли предприниматели. Какой здесь может быть товарооборот?! Нет магазина у стариков, но власть эта проблема не заботит. Выручают родственники да добрые люди – привозят продукты по заказу.
Предстоящая зима барановцам ещё тяжелее покажется. Телевизионная аппаратура и станция сотовой связи установлены в здании клуба, который регулярно отапливался, в холода пока работал, но сейчас его ликвидировали. Переживание местным жителям – будет ли работать техника, а может быть, её и вовсе теперь заберут? Связь, пусть неустойчивая, но есть в селе, дозвониться до «большого мира» и полиции можно, телевизор показывает. Как будут коротать длинные зимние вечера, барановцы уже переживают и славят коммунистов, добрым словом вспоминая ушедший век. Успели провести в село линию электропередачи – свет хотя бы есть постоянно!
С глаз долой – из сердца вон…
Собираемся в обратный путь. Баба Шура суетится: «Серёга, дров мне занеси да молока Андрюшке в холодильнике возьми. Не забудь». Провожает нас до калитки, не уходит и долго смотрит вслед. «Такая она и есть, – говорит Сергей, – ходит, падает, ребро однажды сломала, а без работы сидеть не может».
Снова машина ныряет в Голготайку, блестят, провожая нас, колокола. Через 18 километров мы окунёмся в суету движения и звуков, а Барановск по-прежнему будет, затаившись, ждать своего тихого вымирания. И вспоминая его, чётко, очень чётко понимается, что недалёк тот день, когда кончится терпение человеческое, наступит предел страданиям, и останется на берегах Унды лишь Димитриевская церковь да заросли конопли в рост человека. Умрёт село, а статистика и не заметит, что случилась ещё одна трагедия – умерла частичка сельской Руси. Быть может, лишь чиновники вздохнут с облегчением: с глаз долой – из сердца вон.
Печально…
Галина Балагурова
№ 47 (20 ноября)
80-летию города Балея
(Полня электронная версия: официальный сайт газеты)
В этом году жители Балея отметили юбилей с момента образования города забайкальских золотодобытчиков. И хотя основные мероприятия, связанные со знаменательной датой, позади, но юбилейный год продолжается, что подтверждает и выпуск очередного номера литературно-художественного журнала «Слово Забайкалья».
Традиционная рубрика «Слово истории» рассказывает о том, когда было основано постоянное поселение на месте города Балей, о предыстории советского Балея. Журналист Константин Чиров, выросший в Балее, повествует о городе своего детства. Уроженец Балея Александр Курепин, ставший доктором технических наук и начальником Центра теоретической и экспериментальной физики Государственного научно-исследовательского института машиностроения им. В.В. Бахирева (г. Дзержинск), рассказал о деятельности своего деда Ивана Степановича Панова, много лет проработавшего в Балее и бывшего в начале пятидесятых годов председателем Балейского горисполкома.
Большое место в журнале отведено рассказу об известных людях, в разное время живших в Балее: вице-адмиралу Сергею Алёкминскому, хирургу Владимиру Шипицину, писательнице Галине Беломестновой, председателю колхоза Герою Социалистического Труда Андрею Десятнику, депутату Государственной Думы Сергею Вострецову, заслуженной артистке РСФСР Жанне Хрулёвой.
Прозаическая страница журнала отдана мемуарам бывшего директора комбината «Балейзолото» Александра Мильчакова, главе из книги Георгия Граубина; отцовским историям уроженца села Ундино-Поселье писателя Александра Гордеева, повести «Сухая падь» члена Союза писателей России балейца Владимира Попова-Равича. А также другим произведениям: повести «Предчувствие Тобоссу» читинца Анатолия Дурова, рассказу «Однажды и… навсегда» Бориса Макарова, детским «Рассказам про Сашку» Александра Некрасова со станции Новая.
В поэтической рубрике тоже отметились уроженцы Балея: библиотекарь Диана Гордеева, которая живёт в Твери, артист Дмитрий Рекачевский, живущий в Париже. Кроме этого, напечатаны стихи Вячеслава Вьюнова, второй раз ставшего лауреатом губернаторской литературной премии им. М.Е. Вишнякова, а также забайкальских поэтов Анатолия Сидоркова, Ильи Железняка, Любови Панасюк и других.
Авторы журнала рассказали о пяти художниках, родившихся в Балее и сохранивших тёплые воспоминания о своей малой родине. Это скульптор Рафаэль Сатиев (Башкирия), художник и поэт Владимир Черкашин (Иркутск), художники Николай Протасов и Константин Патрин (Москва), Сергей Чурсин (Хабаровск). На цветных страницах журнала напечатаны репродукции их работ.
В журнале опубликованы также материалы о забайкальских писателях-юбилярах, которые, к сожалению, уже ушли из жизни: Николая Кузакова (к 90-летию со дня рождения) и Виктории Балябиной, супруги автора романа «Забайкальцы» Василия Балябина (к 100-летию со дня её рождения). В сентябре не стало поэта и краеведа из Акши Виктора Кобисского. Его памяти посвящён ряд материалов, опубликованы стихи поэта.
До конца года ожидается выход очередного, четвёртого номера журнала «Слово Забайкалья». А третий уже ждёт своего читателя!
Сергей Забелин